«Заслон», – понял Астахов.

Стреляя на ходу, где ползком, где перебежками, приближались к деревне.

«Медленно, очень медленно», – нервничал Астахов.

Но быстрее двигаться было – невозможно. Противник, ведя огонь из-за домов, сараев и поленниц дров, сдерживал движение цепи. Наконец подтащили пулемет. Две очереди вдоль улицы заставили бандитов отступить. Астахов кинулся к пулемету.

– Давай на тот бугор, поверх крыш сыпанем. Отрежем от болот.

На склоне первый номер, молодой веснушчатый красноармеец, охнул, осел, бледнея. Выше колена правой ноги поползло ржавое пятно.

– Санитара сюда! – крикнул Астахов.

Он сам подхватил пулемет – и потащил дальше. Быстро развернув, взялся за ручки.

Дал короткую очередь. Сменил прицел, приметив в прорезь, как кинулись, пригибаясь, к кустам маленькие темные фигурки, еще раз резанул по ним.

Потом стрелять стало невозможно. Впереди замелькали свои. Астахов встал, отряхнул шинель и пошел в деревню.

Едко пахло гарью. Тушили дом в середине улицы. Сносили убитых к сараю. Трупы бандитов складывали отдельно. Их было пятеро, но они Астахова не интересовали. Он смотрел на двоих живых, которых красноармейцы вывели из-за домов. Памятуя о полученном опыте, пленных поставили за бревенчатый сарай.

«Говорить сейчас не будут – понял Астахов. – Они себя уже похоронили и отпели. Все скажут, когда осознают, что выжить можно».

Распорядившись отправить их с усиленной охраной в город, он направился к хате, около которой собралась группа красноармейцев и местных. Прибыли проводники с собаками.

Дверь хаты распахнулась. Оттуда вышел высокий худощавый мужчина в поношенном пальто. Правой рукой он обнимал за плечи девочку лет десяти. Левой, раненной и беспомощно болтавшейся на перевязи из женского платка, он неловко прижимал к себе винтовку.

За ним вышла полная моложавая женщина. За ее подол ухватились еще двое ребятишек. Третьего, мальчика – лет четырех, она держала на руках. Его плечо было замотано желтой тряпкой, на которой проступили темные пятна. Он уже не плакал, а только всхлипывал и серьезно смотрел на взрослых.

– Фельдшера и санитаров, – приказал Астахов.

Пока те не пришли, один из красноармейцев бережно взял раненого ребенка, расстегнул шинель и спрятал его босые ножки у себя на груди.

Мужчина шагнул к Астахову.

– День добрый, панове! – сказал он.

– Здравствуйте, – козырнул Астахов.

– Я председатель сельсовета… – мужчина стоял, опершись на винтовку. – Как те вошли в деревню, Ганна, – он кивнул на женщину, – кинулась двери запирать… Вижу, поджечь хотят… Подстрелил двоих. Вон ваши уже отнесли. Потом видим, свои…

Мужчина говорил медленно, переводя дух после каждой фразы.

– Поляк? – спросил Астахов.

– Так есть, поляк. У нас просьба до пана командира. Они ушли в лес, а дальше болото. Пусть пан командир возьмет нас, мы покажем ход по болоту, там только одна тропа. Им негде пройти, кроме нее.

Астахов оглянулся. Вокруг, смешиваясь с красноармейцами, стояли мужики и бабы, напряженно слушая их разговор.

– Хорошо, – сказал Астахов. – Но кто нас проведет? Вы же ранены.

– Это ничто. Рана тут… – Председатель с болью посмотрел на убитых односельчан, чьи тела лежали рядом с телами погибших красноармейцев.

– Громаде жить надо, – после паузы снова заговорил председатель. – Пока те в лесу да на болоте, жизни нет. Кончать их надо…

Он оглядел толпу.

– Никифор, пойдешь?

Патлатый мужик в линялой рубахе и солдатской куртке протиснулся вперед.

– А чего не пойти? – сказал он. – Только винтовочку бы…

Астахов кивнул, Никифору дали винтовку. Тот посмотрел на нее ласково и нежно провел заскорузлой рукой по прикладу.

Мужики молча выходили и становились рядом с Никифором.

– От мы и пойдем, – сказал председатель. – За меня не беспокойтесь, я еще многое сделать могу.

Жена, Ганна, быстро сходила в избу, пока мужу перевязывали руку, и вынесла фуражку со звездой.

– Помогите тут друг другу, люди, – сказал он односельчанам, надевая фуражку. Закинул винтовку за спину. – Мы готовы.

9.40. ЖИВУНЬ

Все, больше Нестор ждать не мог. Старое солнце совсем устало. У него были силы, чтобы светить, но греть оно уже не могло. Поэтому Нестор хотел повесить свое солнышко. Только как повесишь, когда Василинки все нет и нет. И красочки нет.

Нестор улыбнулся: хорошо он сегодня поработал – и пошел со двора.

Вот и деревня. Но Нестор вдруг остановился. Он только-только обошел ствол толстого дерева. Почему ноги дальше не хотели идти? Просто метрах в пяти от него лежала Василина. Лежала на тропинке. Может, просто устала? Он сам часто так ложится, когда захочется. Только руку так не заламывает. Неудобно ведь.

– Эй, – тихо окликнул Нестор. – Василина?!

Василина не откликалась. Неужели заснула?

– Василинка, – снова окликнул он. И голос почему-то дрогнул.

Надо подойти и разбудить ее. Нестор попытался сделать шаг. Ноги его не хотели слушаться. Тогда он их перехитрил. Встал на четвереньки и пополз.

Вот она, совсем рядом. Нестор кончиками пальцев коснулся ее руки. Коснулся и одеревенел. Нет, рука ее была не холодной. Она была прохладной.

Нестор ничего не понял. Но эта необычная прохлада лютым морозом ворвалась ему в сердце.

– Василина, – с трудом прошептал он.

Сестра молчала.

Нестор закрыл глаза и забыл о себе. Он пытался свое тепло отдать коченевшей сестре. Только бы снова вернуть ее ласковые руки и веселые глаза. Но тепло не шло к Василине. Ее рука становилась все холоднее.

Он лежал почти в беспамятстве. И вдруг мысль. Отец! Вот кто поможет. Нестор вскочил и что было сил бросился назад, к дому…

– Отец! – Филипп не сразу узнал голос Нестора, который истошно кричал издалека. – Отец!..

Филипп не торопясь вышел на крыльцо.

– Там! Быстрее! Ей холодно, холодно!.. – необычно возбужденный Нестор потянул его за собой.

Филипп решил не расспрашивать. Он быстро пошел за Нестором. Потом они побежали.

…Увидев Василину, он понял, что бежать уже не нужно. Сердце глухо стукнуло и оборвалось. Оно не верило. Но разум объявил приговор.

Филипп медленно подошел к дочери. Смерть пришла очень быстро, и девушка ничего не успела понять. Она продолжала улыбаться. Правая рука, по-детски сжатая в кулачок, лежала на груди.

Ему стало трудно дышать.

Он медленно взял дочку на руки и, тяжело ступая, пошел дому. Сзади, всхлипывая, плелся Нестор.

10.05. БОЛОТА

Алексей шел в середине цепочки, Сзади он слышал ровное дыхание Барковского. Впереди легко шагал молодой пан. Первым, время от времени щупая дорогу в болотной грязи длинной слегой, шел Чеслав. За плечами у него висел немецкий ранец.

Сзади вдруг не стало слышно дыхания и шагов Барковского. Алексей оглянулся. Полковник остановился и что-то говорил двум замыкающим. Те неохотно начали расстегивать подсумки. Значит, еще один заслон оставляет.

Наконец-то они вышли на твердое место. И тропинка удобная, широкая. Почти проселок.

Тихо. Выстрелов совсем не слышно. То ли очень далеко, то ли там уже все закончилось. Наверное, наши уже идут по следу. Группа немного прошла по молодому сосняку и остановилась.

Чеслав оглянулся, вопросительно взглянул на Барковского. Тот, грубо отодвинув Алексея, подошел. Говорили они тихо, но Алексей смог услышать.

– Это и есть развилка. Здесь договаривались…

– Сколько нам еще идти? – Барковский посмотрел на часы.

– До обеда успеем…

Полковник с раздражением сказал:

– Все обедают по-разному. Я в три пополудни.

– До трех и должны там быть. Если ждать долго не придется.

– Ждать? Мы не можем позволить себе остановок. Вперед!

Чеслав дал сигнал продолжать движение.

Группа снова повернула к болоту. Опять по сторонам тропы потянулся кустарник, чахлые, низкие березки.